Карина - Несколько дней в осенней тундре [СИ]
— Не плачь. Я люблю тебя. Не надо плакать.
Да пропади оно все пропадом, я встала на колени пред ее низким сиденьем и поцеловала ее в губы, медленно, словно у нас впереди была вечность, а не секунды до разлуки. С трудом оторвавшись от нее, я улыбнулась ей из последних сил, развернулась, поднимаясь с колен, что бы выпрыгнуть из салона и налетела с размаху на вездесущего шефа. У меня не было никакого желания вникать в подробности выражения его лица. Я спрыгнула на землю, вернее на доски вертолетной площадки и оглянулась. Шеф передавал Людмиле какие-то бумаги в прозрачной папке, о чем-то говорил с ней улыбаясь, потом пожал ей руку. Людмила отвечала ему, лицо сохраняло прежнее выражение холодной вежливости и внимания, но глаза… Ее глаза смотрели на меня и говорили со мной…Плавное скольжение закрывающейся двери. Я не выдержала и пошла прочь, не оглядываясь, не разбирая дороги — куда глаза глядят…
Через неделю, после отъезда Заславской, снег лег уже окончательно. Было сухо, солнечно и морозно. В воздухе искрилась снежная пыль. Мы с Папой летели в нашем УАЗике на совещание в Контору. Снежная крупа переметала дорогу. Вахта наконец-то кончилась, это был мой последний рабочий день. За неделю без Людмилы мы успели окончательно переехать на новое месторождение и даже забуриться. Всего неделя прошла, целая неделя без нее. Я улыбалась — совещание назначено на восемнадцать ноль-ноль, продлится, часа три, не меньше, если не больше. Значит, наверняка, для меня забронировали гостиницу. Шеф, наверняка, пойдет к себе домой, он был местный, и всегда в такие наезды в город уходил ночевать к себе домой, а я останусь предоставленная сама себе, со всеми вытекающими последствиями…
Для меня основная проблема, ворвавшись с трассы в город, успеть притормозить, чтобы не проскочить его насквозь, и еще, что бы не взлететь на “лежачих полицейских” возле нерегулируемых перекрестков. Шеф знал эту мою проблему и поэтому, едва на горизонте показались дома, скомандовал:
— Скорость тридцать.
— Побойся бога, Виктор Анатольевич, нам еще пылить и пылить.
— Скорость тридцать, — твердил он.
Так препираясь, я тихо сбавляла скорость, и к первому городскому перекрестку мы подкатили, можно сказать шагом, на сорока. Светофор переключился, по закону подлости, в последний момент, обрубая мне надежду успеть проскочить. Пришлось экстренно тормозить. Шеф привычно качнулся вперед-назад и пробурчал:
— Горбатого могила исправит.
Я совершенно некстати сияла, слушая в пол-уха шефа, в пол-уха веселенький мотивчик из приемника, вся в предвкушении встречи с Людмилой. Я выстукивала ритм по баранке и представляла, какое лицо будет у нее, когда она увидит меня, что я ей скажу, что она мне ответит. Перед капотом шли пешеходы. Взгляд упал на двоих. Мужчина и женщина шли, весело о чем-то разговаривая, ничего не видя вокруг. Он ее обнял за плечи, она счастливая прильнула, обхватив его. Он склонился к ней, заглядывая ей в глаза, она со смехом легко поцеловала его. Я всмотрелась. С грохотом, с оглушительным звоном мир взорвался, и его осколки посыпались с затихающим шорохом вниз. В каждом, как в кусочке зеркала, еще можно было увидеть какую-то картинку, осколок мира, что сиял и переливался всеми красками секунду назад. Но постепенно чернота и тишина поглощала все. Я очнулась от того, что кто-то тряс меня за плечо. Шеф стоял рядом с машиной, распахнув дверцу с моей стороны, и что-то говорил мне. Я посмотрела на него, силясь понять, но смысл слов не доходил. В уши ввинтился другой звук — сигналы машин, что стояли за нами на перекрестке. Шеф взял меня за запястье и опять что-то сказал, внимательно глядя мне в глаза.
— Отпусти руль, — дошло до меня.
Я посмотрела на свои руки, вцепившиеся в руль, на побелевшие суставы и попыталась это сделать. Медленно, с трудом пальцы разжались.
— Выходи, — скомандовал шеф и, развернувшись к тем машинам, что сигналили нам, злобно обматерил всю эту колонну.
Пересадив меня на заднее сиденье, он сел за руль и рванул с перекрестка. Я сидела, привалившись к дверце, и с детским удивлением смотрела на улицы, на дома. А мир-то, оказывается, не рухнул… Ему было плевать на все и всех, и на меня, в частности, и на то, что женщина, которую я люблю, только что прошла мимо меня в обнимку с мужчиной… Разум отказывался понимать увиденное…
Шеф выволок меня из машины и буквально под руку затащил в Контору, в вестибюле,
содрал с меня верхнюю одежду и сдал ее в гардероб. Мы петляли по коридорам по дороге к залу заседаний, как внезапно он обернулся и втолкнул меня в темный закуток. Прижав меня к стене, он прорычал мне в лицо:
— Была бы ты мужиком, я бы тебе по морде дал, что бы ты очухалась. Слушай сюда, детка, я знать не знаю и знать не желаю, что там у тебя за отношения с этой подругой. Мне сейчас нужен старший геолог! Подбери сопли, или пошла вон отсюда, сучка! Ты меня поняла?!
Я лучезарно улыбнулась:
— Виктор Анатольевич, что это с вами, столько экспрессии, я просто не узнаю вас. Все в порядке, все под контролем.
— Все?
— Абсолютно, Папочка.
На совещании мы выступали единым фронтом, плечом к плечу, отстаивая интересы нашего дела и нашей родной разведки-два. Отстояли… После совещания шеф отвез меня в гостиницу.
— Поехали ко мне, переночуешь у меня, — он сидел, обняв руль, положив подбородок на руки.
— Нет, спасибо, не стоит.
— Боишься? Правильно делаешь что боишься, — усмехнулся он.
— Нет, просто хочу остаться одна. И еще. Извини меня за этот кандибобер на дороге. Больше не буду.
— Да черт с тобой, иди. Нет, постой, давай поужинаем вместе, а? Здесь рядом ресторан неплохой…
— Спокойной ночи, Виктор, — я хлопнула дверцей.
Номер вызвал прилив тоски. Первое, что я сделала, метнулась к телефону и набрала номер Людмилы. Все должно выясниться. Это может быть недоразумение, и имя ему, например, друг детства. Кому я лгала? Друзей детства так не обнимают. Братьев у нее не было, это я знала точно. Телефон, не отвечал. Я сидела, сжавшись в кресле, курила одну сигарету за другой. Последний звонок сделала около двенадцати часов.
— Алло, — ответил мне мужской голос.
— Позовите, пожалуйста, Людмилу Львовну.
— Она в ванной, это срочно?
— Нет, извините, ничего срочного.
Пыльная тишина номера стала невыносимой, я решила отправиться на поиски ресторана.
Пробуждение было ужасным. Рванувшись в панике, что вот сейчас за мной заедет шеф, а я тут валяюсь еще неумытая, встать, однако, не смогла — на мне лежал чей-то труп. Тупо уставившись на тело, я попыталась сообразить что это, где это я, и как я вообще сюда попала. Идей не было никаких. Осмотр места происшествия ничего не дал — мир качался, изображение на фокус не наводилось. Судя по обстановке, можно было заподозрить, что это была квартира. Я лежала голая, поперек широченной кровати, и на мне лежало такое же голое тело. Я пощупала его, кажется теплое. Откинувшись в бессилии, попыталась сосредоточиться. В голове плескался коктейль из выпитого, мусором в прибойной пене прыгали отдельные слова. Медленно проявилась мысль, — Слава богу, не убила никого, ограничилась блядством. Я сделала еще одну попытку встать, сдвинула с себя эту тушу, села. Так, мужик и похоже пьян мертвецки. Я опять откинулась в бессилии. Во рту не язык, а засохший кусок собачьего дерьма, сердце стучало, как хотело и когда хотело. Погуляла девочка. К горлу подступила тошнота. Я сделала третью, наконец-то успешную, попытку встать. Квартира кружилась перед глазами и в хорошем темпе. Душу захлестнуло ощущение собственной мерзости. Хотелось вымыться. Проверив пару дверей, наткнувшись за одной из них еще на три голых тела, некоторые из них начали слабо шевелиться при моем появлении, я, наконец, попала в ванную.
